Дмитрий Шостакович и БАС

Великий русский композитор Дмитрий Шостакович был болен боковым амиотрофическим склерозом. На сайте американской Ассоциации БАС его имя указано среди других известных людей, которые тоже страдали этим заболеванием. Ниже – воспоминания Ирины Антоновны Супинской (Шостакович) о болезни, попытках лечения, реакции знакомых, а также последних днях и часах Дмитрия Шостаковича (из интервью журналу Story).

Ирина Ступинская (Шостакович):

— Вскоре после моего переезда Дмитрий Дмитриевич лег в Кремлевку, чтобы проколоть какие-то витамины. Что за витамины, зачем? Дай, думаю, схожу и спрошу, что с ним такое, поскольку Галя и Максим (прим. — дети Шостаковича от предыдущего брака) ничего мне не могли толком объяснить… Профессор Работалов ввел меня в курс дела. «Конечно, Дмитрию Дмитриевичу мы ничего не говорим, — сказал он, — но, раз вы жена, я вам скажу». И он сообщил, что врачи сами не знают, что это за болезнь, что они просто поддерживают Дмитрия Дмитриевича витаминами, чтобы болезнь не развивалась. Но она развивается все равно. И если сейчас у него плохо работает только правая рука, то потом это будет нога, потом паралич охватит все тело — и как это лечить, они, в общем, не знают.

В первый раз он почувствовал, что правая рука плохо работает, на концерте в Париже, где он выступал как пианист. Я не знаю, как точно называется его болезнь и что это на самом деле было, возможно, какая-то разновидность рассеянного склероза или вялотекущий полиомиелит. Дмитрий Дмитриевич старался, пока было возможно, этого не замечать, считал ерундой, но его угнетала невозможность играть на рояле. Так что я вполне отдавала себе отчет в том, что он сильно болен и болезнь будет только прогрессировать.

<…>

Когда обследование в Америке, на которое Дмитрий Дмитриевич так надеялся, только подтвердило безнадежность его положения, мы поехали в Курган к доктору Илизарову. Ростропович посоветовал, он считал, что Илизаров врач от Бога, и верил в него. Илизаров, конечно, гений, потому что болезнь Шостаковича была вообще не по его части, но он придумал пропитать специальным препаратом свиную косточку и пересадил ее Дмитрию Дмитриевичу — рука заработала. Работала, правда, недолго, через какое-то время снова отнялась. Потом мы еще раз ездили в Курган, но уже без особого толку. Но Дмитрий Дмитриевич все равно боролся. Каждое утро он делал зарядку, я ему по часам давала лекарства, он их честно принимал, старались, по возможности, выходить на концерты. Эти выходы все-таки были для него продолжением прежней жизни. Во всяком случае, он так говорил, и я так считала тоже.

<…>

Потом мы поехали в Ленинград, и Дмитрий Дмитриевич решил саккомпанировать на концерте Нестеренко, который исполнял его романс. Нестеренко вдруг забыл начало, Шостакович разнервничался. Когда мы вернулись в «Европейскую», ему стало плохо. Вызвали «скорую», которая определила инфаркт, и Дмитрия Дмитриевича увезли в Свердловскую больницу. Он умер в больнице. Утром в тот день попросил почитать ему вслух рассказ Чехова «Гусев». Перед смертью человеку становится как-то легче, и начинаешь думать, что, может быть, все обойдется. И я почему-то тоже была в тот день спокойна. Он послал меня за почтой в город и сказал приезжать в такое-то время, потому что мы будем смотреть футбол по телевизору — Дмитрий Дмитриевич был страстный болельщик, всю жизнь болел за питерский «Зенит», даже вел специальный гроссбух, куда записывал голы и расписание матчей.

Когда я приехала с почты, он был еще теплый, но уже умер. Его увезли в морг, я собрала вещи, положила все в машину и поехала на дачу. Никто ничего еще не знал, надо было всем сказать. Максим был на гастролях где-то в Австралии, Галя жила в Комарове, в Жуковке была только тетя. Я ехала и думала, что хорошо бы никуда не приезжать. Вот так ехать и ехать…